Россия / СССР и Запад: встречный взгляд. Литература в контексте культуры и политики в ХХ веке Сайт создан по проекту РНФ № 23-18-00393

С 21 по 25 июня 1935 года в Париже проходил Всемирный конгресс писателей в защиту культуры. В Париж съехались писатели в основном прокоммунистической и левой ориентации. Левые взгляды как ответ на происходившие в мире события (существование СССР, наступление фашизма, Народный фронт) характерны для интеллигенции между двумя войнами, что неоднократно отмечалось исследователями и современниками: «Европейская интеллигенция в ее радикальной части, а к ней принадлежат сейчас очень многие из виднейших писателей Европы и Америки, смертельно напугана фашизмом и призраком грядущей войны… В таком душевном состоянии радикальная интеллигенция, напуганная фашизмом, готова броситься в объятия коммунизма. Это настроение очень выпукло передал Томас Манн, когда заявил в ответ на приглашение принять участие в конгрессе: "Если придется выбирать между фашизмом и коммунизмом, я выбираю коммунизм". Эти слова Томаса Манна очень типичны для европейского "левого" интеллигента»[1].

Активное участие советского руководства в организации Конгресса, использовавшего Конгресс для пропаганды советского режима, оттолкнула от него ряд крупных писателей. Не было никого из выдающихся американских литераторов; не приехали Томас Манн, Герберт Уэллс и Бернард Шоу. Две главные фигуры, под имена которых собирался Конгресс – М. Горький и Р. Роллан – также отказались от участия в Конгрессе. Председатель советской делегации М. Горький направил свое «Обращение к съезду», Роллан прислал «Приветственную телеграмму»[2] .

Тем не менее, Конгресс получил общественный резонанс. В нем приняло участие 230 писателей из 38 стран. В составе советской делегации было 20 человек. В советскую делегацию входили: Борис Пастернак, Исаак Бабель, Алексей Толстой, Николай Тихонов, Всеволод Иванов, Илья Эренбург, Федор Панферов, Владимир Киршон, Анна Караваева. Писательскую делегацию сопровождали крупные партийные функционеры: «Чиновниками, приставленными к литературе, были Иван Луппол, Михаил Кольцов и Александр Щербаков. На них-то и лежала ответственная роль руководства всей игрой»[3].

С французской стороны конгресс готовили Анри Барбюс, Андре Мальро, Жан-Ришар Блок, Луи Арагон, Андре Жид, приехали также Генрих Манн, Лион Фейхтвангер, Альду Гексли Форстер, Стречи, Шервуд Андерсен, Уолд Френк, Карел Чапек и др.

Подготовкой Парижского конгресса занималось Политбюро ЦК ВКП(б), и лично И.В. Сталин. В постановлениях, принятых Политбюро в связи с подготовкой съезда (от 19, от 26 апреля и др.), Горький назначался главой советской делегации. В Постановлении «О международном съезде писателей в Париже» от 19 апреля 1935 года говорится:

 

«1. Утвердить делегацию на Международный съезд писателей в составе: М. Горький, Кольцов, Шолохов, Щербаков, Толстой, Эренбург, Тихонов Н., Луппол, Киршон, Караваева, Лахути, трех представителей украинской литературы, двух представителей Закавказья.

Поручить тт. Стецкому, Щербакову, Кольцову наметить делегатов Украины и Закавказья, согласовав кандидатуры с ЦК КП(б)У и Заккрайкомом.

2. Председателем делегации утвердить А.М.Горького и его заместителями Кольцова и Щербакова.

3. Отпустить на расходы советской делегации на Международном съезде 20 тыс. рублей золотом.

4. Предложить т. Кольцову выехать в начале мая в Париж для содействия в организации съезда.

5. Предложить советской делегации выступить на съезде с содокладами и речами по главнейшим пунктам порядка дня»[4].

 

Однако Горький на Конгресс не приехал. В связи с отсутствием Горького на Конгрессе возникло немало легенд, смысл которых сводится к тому, что Горький отсутствовал не по своей воле: после его возвращения в СССР в 1933 г. Сталин поместил его в «золотую клетку». Этой версии придерживается, например, такой авторитетный исследователь, как Л. Флейшман («Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов». СПб., Академический проект, 2005): руководить советской делегацией должен был Горький, но он в Париж не поехал: официально объявленная причина — слабое здоровье (о чем он сам написал конгрессу специальное письмо), неофициальная — нежелание выпускать Горького за границу. А. Ваксберг считает, что Горький, выражаясь современным языком, стал невыездным, и включение в последний момент (постановлением Политбюро от 19 июня 1935 г.) Пастернака и Бабеля в состав советской делегации маскировало этот факт. Б. Носик идет еще дальше, утверждая, что Сталин срежиссировал приезд Роллана, чтобы замкнуть его на Горького и тем самым лишить обоих писателей возможности участия в Конгрессе, так как ни одному, ни другому советское руководство не могло доверить защиту СССР: оба так или иначе поднимали вопрос о репрессиях в СССР и вступались за осужденных, а этот вопрос должен был неизбежно возникнуть на Конгрессе. В этой связи Б. Носик пишет: «Роллан много рассуждает в своем тайном дневнике, преданном, наконец, гласности, об "интригах" Аросева. Он правильно почувствовал: интрига была, но о смысле ее до сих пор спорят исследователи. Судя по хитрому письму, написанному Кудашевой Горькому, одной из главных целей приезда супругов Роллан, совпавшего по времени с Парижским конгрессом, где должен был председательствовать Горький, было дать еще один аргумент против поездки Горького в Париж (Горький стал уже "невыездным"). Как верно отмечает писатель А. Ваксберг, письмо М. Кудашевой Горькому похоже на ультиматум: «Роллану надо с вами встретиться, и встретиться не в Париже, а в Москве. Врачи-гепеушники поддержали этот нажим своими средствами, приурочив к конгрессу очередное "ухудшение"...»[5].

Восстановив ход событий по архивным документам, мы можем ответить на этот важный вопрос. Ключом к его решению является телеграмма Сталина Горькому с просьбой не отказываться от поездки в Париж. Этот недавно опубликованный архивный документ из личного архива вождя позволяет исправить неточности, которые повторяются из одной публикации в другую.

Действительно, Парижский Конгресс был своего рода продолжением Первого съезда советских писателей в Москве и собирался под имя Максима Горького. Но если Горький принимал активное участие в подготовке Первого съезда советских писателей, считал его делом своей жизни и даже окончательно вернулся в СССР для подготовки этого съезда, то подготовкой Парижского Конгресса руководили совершенно другие люди. Идея принадлежала «советскому парижанину» И.М. Эренбургу, который через своего друга юности и однокашника Н.И. Бухарина довел ее до Сталина, заинтересовавшегося возможностью повысить авторитет СССР и советского руководства в Европе. По решению Политбюро в Париж был отправлен М.Е. Кольцов (руководитель секретариата Конгресса), на которого легла вся тяжесть сложной организационной работы. К концу мая Кольцов прислал А.М. Горькому и его заместителю по делам Конгресса, секретарю правления ССП А.С. Щербакову отчет о своей работе. Копия кольцовского письма-отчета сохранилась в Архиве А.М. Горького. Ввиду крайней важности этого документа, приведем некоторые пассажи, касающиеся, в частности, особой роли А.М. Горького:

 

Письмо М.Е. Кольцова в Союз писателей СССР. Париж, 23 мая 1935 года.

Копия письма т. А.М. Горькому

Дорогие товарищи!

I.

Положение с международным съездом писателей довольно тяжелое. В подготовительной работе совершен целый ряд ошибок. Настроившись на "широкий охват", организаторы, и в частности, коммунисты, переборщили через край и привлекли, в число участников съезда и даже инициативной группы нескольких людей, выступлений которых они теперь очень опасаются. Например - фашиствующий Жюль Ромен, троцкиствующий Анри Пулайль и т.п. Целые заседания уходят на споры, как отразить их возможные прогитлеровские или даже антисоветские речи. Между тем, можно было совсем с этими людьми не соприкасаться.

Приезд большинства крупных иностранцев - под большим сомнением. До моего приезда здесь даже не очень горевали по этому поводу. Мальро при первой встрече сказал мне, что единственным достижением съезда он мыслит, кроме французской части - возможность предоставления в Париже трибуны советским писателям. Приходится лишний раз поражаться проницательности И<осифа> В<иссарионовича>, сразу предугадавшего и предостерегшего нас от узко франко-советского и чисто антигерманского характера, который может принять конгресс.

<…> Французы беспрестанно капризничают, еще хуже, чем наши советские гении. Знаменитости больше склонны отделаться денежным пожертвованием, чем проявить общественную активность; приходится тянуть их на веревке. Охотно и преданно работают Мальро и Блок. Коммунисты-французы, кроме Арагона и Муссинака, ленятся и беспорядочны.

С Роменом Ролланом - плохо. Очень серьезно болен, еле двигается, говорит о намерении ехать в CCСР умирать. К поездке в Париж не обнаруживает склонности. Сейчас ложится на 3 недели в санаторий.

При всем этом - шансы на успех съезда все-таки немалые (вспомним, что и накануне советского съезда пророчили провал и неудачу). Громадным стимулом для всех является приезд Алексея Максимовича. Все без исключения говорят, что это сразу подбрасывает все дело вверх. Для многих приезд A.M. предрешает их собственное участие в съезде. Для Парижа приезд A.M. будет событием первого ранга.

 <…> Выделен список 40 важнейших писателей всех стран, и приезд их обеспечивается всеми силами. Им заново посланы телеграммы, призывы. Около 10 человек получают проезд. Для некоторых (подчеркнуто Кольцовым – М. А.) призыв Горького является решающим аргументом. Поэтому сегодня я отправляю вам тексты нескольких телеграмм от имени А.М., которые надо немедленно отправить из Москвы.

Обратился от имени A.M. к Роллану с настоятельным призывом приехать хотя бы на 48 часов в Париж - показаться на съезде и увидеться с A.M. <…>

Ваш Мих. Кольцов[6].

 

Из письма Кольцова ясно видно, что ставка при привлечении западноевропейских писателей делается на два имени - Нобелевского лауреата Роллана, имевшего большой международный авторитет, и на равновеликого ему в глазах западных литераторов Горького, четырежды за прошедшее десятилетие номинированного на Нобелевскую премию, долгое время жившего в Европе и недавно вернувшегося из фактической эмиграции в СССР. Однако Роллан, который не был в Париже со времен Первой мировой войны и жил в Швейцарии, избегая публичных выступлений, на Конгресс не собирался. Он собирался в СССР, и именно это его желание привело, в конечном счете, к тому, что Горький не поехал в Париж.

Проследим эту цепочку событий до конца. Для привлечения Роллана в СССР ленинградское издательство «Время» (поглощенное в 1935 году Госиздатом) начинает издавать в 1928 году собрание его сочинений с предисловиями М. Горького, А. Луначарского и С. Цвейга, а сам Роллан получает приглашение посетить СССР. Помимо Горького, к переписке с Ролланом привлечены партийные функционеры: директор Госиздата А.Б. Халатов и председатель Всероссийского общества культурных связей с заграницей А.Я. Аросев.

Однако из года в год Роллан откладывает поездку в СССР. И вот, наконец, 15 апреля 1935 года Роллан написал Горькому о своем желании посетить его:

 

Я думаю приехать в Москву дней на двадцать приблизительно в середине июня. Главная цель моей поездки – встретиться, наконец, с Вами <...> со Сталиным, если он пожелает меня принять. Будете ли Вы в Москве в половине июня: ибо, если я Вас не застану, я откажусь от поездки» (АГ-15, 302). В ответном письме Роллану от 27 апреля 1935 года Горький сообщает: «В июне я вместе с группой литераторов должен буду ехать в Париж, на съезд, организуемый Барбюсом-Эренбургом. Точное время съезда еще не установлено и, наверное, вы об этом узнаете раньше, чем я. Очень радостно взволнован решением вашим приехать в Москву. Хорошо бы выехать из Франции вместе с Вами – как Вы думаете? (АГ-15, 303).

 

В это же время Горький с энтузиазмом пишет А.С. Щербакову:

 

<Тессели, конец апреля — начало мая 1935 г.>

Дорогой Александр Сергеевич,

Ромен Роллан сообщил мне о его решении приехать в Москву в июне и просит меня сообщить, буду ли я в это время в Москве? Отсюда — ясно, что его еще не известили о Съезде и времени Съезда.

< Затем он выражает желание повидаться с Иосифом Виссарионовичем, о чем я прошу Вас сообщить И.В.> (При публикации письма эта фраза была опущена и восстановлена мною по автографу М.А.)

Если Съезд состоится в июне — мы могли бы привезти Роллана в Москву — не правда ли?

Жму руку.

А.П.[7].

 

Однако присутствие на Конгрессе Роллан не планировал, задолго до этого он написал Барбюсу в ответ на приглашение принять участие в Конгрессе, что «почва во Франции гнилая и опору надо искать в СССР, центром антифашистского движения должна оставаться Москва»[8], да и вообще Роллан не склонен объединяться и организовываться, пытаясь сохранить верность своей позиции «над схваткой». 28 декабря 1934 года Роллан написал Горькому: «Барбюс извещает меня, что Международное объединение революционных писателей (МОРП) реформировано и будет заменено новой организацией, с более широко открытым доступом, основное местонахождение которой будет в Париже. – Я сожалею об этом. Как я пишу Барбюсу, «Почва Парижа недоброкачественна. Рано или поздно она губит все, что порождает». Москва должна, по моему мнению, оставаться центром великого нового движения. К ней обращены и к ней должны все более и более обращаться взоры свободных и смелых умов всего мира. <…> Нужно было бы постоянно сохранять в центре испытанное руководство, неизменно бдительное и крепко держащее в руках вожжи. – Нет, еще не время для послаблений» (АГ-8, 353). Несмотря на это, Горький надеется склонить его к приезду в Париж хотя бы на 48 часов, чтобы показаться на съезде. Но Роллан готов сдвинуть сроки своего пребывания в СССР, чтобы дать возможность Горькому побывать на съезде без него, он просит Горького выкроить хотя бы неделю для встречи в Москве. Одновременно Роллан пишет председателю ВОКСа[9] Аросеву, который пересылает копию письма Роллана Горькому:

 

Выписка из письма Ромена Роллана:

 

«Но мое самое большое желание, Вы это знаете, это встретиться в Москве с Горьким и иметь краткую беседу со Сталиным. Мне необходимо знать, имею ли я какие-либо шансы их увидать в это время. Я знаю, что Горький приглашен на конгресс писателей в Париж; дата этого конгресса мне еще неизвестна, но приблизительно намечается на 21/VI. Мог ли бы я узнать, направляется ли туда Горький и есть ли у него намерение остаться в Париже на некоторое время, или вернуться к концу июня в Москву. На основании этих данных, я назначу окончательную дату моей поездки, так как при всех условиях я не смогу остаться в Москве более трех недель.

Ромен Роллан».

 

«Верно:

Секретно (возможно, рукой Аросева (синие чернила). – М.А.).

Всесоюзное Общество Культурной Связи  с Заграницей

Москва 56. Б. Грузинская, 17. Тел. Д 1-65-03, Д 1-09-81, Д 1-54-81

Адрес для телеграмм: Москва, КУЛЬТСВЯЗЬ

 

Т. ГОРЬКОМУ А.М.

Москва, 17 Maя 1935 г.

 

Дорогой Алексей Максимович,

Посылаю Вам выдержку из письма Ромэн Роллана и прошу Вас поставить меня в известность, как Вы будете реагировать на просьбу Ромэн Роллана, так как я с ним по поводу приезда и не только, в связи с приездом, нахожусь в длительной и систематической переписке.

 

С товарищеским приветом

А. Аросев»

Надпись рукой Горького (синий карандаш.- М.А.):

Дорогой П<етр> П<етрович> (Крючков. – М.А.)

Пожалуйста, ответьте Аросеву.

А<лексей> П<ешков>[10].

 

Горький посылает Роллану три телеграммы подряд: 23 мая, 1 и 8 июня, в которых уточняет сроки своей поездки. В последней из трех он пишет: «Буду в Москве на обратном пути из Парижа в начале июля. Настоятельно прошу Вас, не дожидаясь моего возвращения, приехать отдыхать ко мне вместе с женой» (АГ-15, 307). Таким образом, даты согласованы, и Роллан указывает дату своего приезда: 23 июня.

Между тем сам Горький начинает сомневаться в целесообразности своей поездки в Париж, о чем сообщает партийному функционеру, занимающемуся делами Союза писателей и организацией Конгресса, А.С. Щербакову[11]: 22 мая 1935 года Горький пишет Щербакову из Тессели (в собрании сочинений Горького письмо публиковалось с купюрами): «Я начинаю дряхлеть. Падает работоспособность, а количество работы – увеличивается. Вот – надо писать книгу о «Красном командире». Это – дело чести, очень важное дело. Требуется прочитать 40 биографий и огромную груду иного материала, а у меня с некоторого времени – явилась боязнь ослепнуть, идиотская боязнь. Однако – мешает. Сердце работает лениво и капризно. Не представляю, как поеду в Париж и завидую Шолохову (который отказался от поездки в Париж. – М.А.). А тут еще приедет Роллан – в Париж он, вероятно, не явится во избежание враждебной встречи и скандала, который ему грозит со стороны фашистов. Меня фашисты не беспокоят, но было бы крайне неприятно «разъехаться» с Ролланом. Вот такая штука. Весна была отвратительная и мало помогла мне. Радости меня волнуют до слез, но горе я переживаю молча (гибель сына Максима в мае 1934 года. – М.А.). Однако нелепая гибель аэроплана «Горький» заставила меня взвыть волком…. Что-то я заныл. Не хорошо»[12].

Взволнованный сомнениями Горького Щербаков пишет 27 мая Сталину: «Считаю необходимым направить Вам полученное мною письмо А.М. Горького, в котором он ставит под вопрос свою поездку в Париж. Должен от себя добавить, что о такого рода настроениях, каким проникнуто письмо, мне приходится от Горького слышать впервые»[13]. Сталин реагирует незамедлительно, пытаясь переубедить «патриарха» советской литературы. 31 мая Сталин и Молотов лично обращаются к Горькому, все еще находящемуся в Тессели, в Крыму. Он отправляет Горькому телеграмму: «Алексею Максимовичу Горькому. Копия: Щербакову. По нашему мнению, Вам обязательно нужно поехать в Париж на съезд писателей, если, конечно, состояние здоровья позволяет. Сталин. Молотов. 31.5.35. 14 ч. 35 мин.»[14].

Эта телеграмма опровергает сложившееся мнение, что Горького не выпустили в Париж: напротив, Сталин был заинтересован в его поездке, так как отказ Горького заставлял пересмотреть концепцию поездки и состава делегации, лишавшейся главной фигуры. При всей важности этой телеграммы, она ни разу не упоминалась в работах исследователей, занимавшихся историей Парижского Конгресса, а также в работах горьковедов, изучающих научную биографию А.М. Горького.

8 июня Горький получил заграничный паспорт, что также противоречит версии о запрете на выезд[15]. В ситуации отказа Горького давление оказать на него было непросто, так как за его отказом маячила тень Роллана. Горький прекрасно понимал это. Однако он не торопится дезавуировать свое участие в Конгрессе: ведь, как писал Кольцов из Парижа в своем письме от 23 мая, «приезд Горького предрешает участие многих других писателей». Отказ Горького от поездки в последний момент наносит удар по организации и работе Конгресса, как об этом свидетельствуют отчеты его непосредственных организаторов: Эренбурга, Кольцова и Щербакова.

Эти отчеты для служебного пользования партийного руководства опубликованы. В отчете Щербакова и Кольцова Сталину содержится свидетельство о реакции Эренбурга на сообщение о неприезде Горького: «При получении известия о неприезде Горького Эренбург заявил, что не верит в болезнь Горького и считает неприезд его и Шолохова маневром»[16]. В этом же отчете А.С. Щербаков и М. Кольцов сообщают Сталину: «Тяжелым ударом, почти было сорвавшим конгресс, были внезапная болезнь и неприезд Горького. Часть французов-инициаторов отказались проводить конгресс без Горького; советской делегации стоило громадных усилий уломать их»[17].

Эренбург в письме Н.И. Бухарину признается: «Еще накануне за два дня до открытия съезда мне приходилось уговаривать Жида и др., которые в последнюю минуту хотели отказаться... Когда выяснилось, что Горький и Шолохов не приезжают, наших французских друзей охватила паника. Андре Жид, Мальро и Блок звонили в полпредство. Жид даже хотел идти к Потемкину, чтобы просить о посылке Бабеля и Пастернака»[18].

Факт отказа Горького от поездки на Парижский конгресс нуждается в интерпретации: исследователи еще не дали ему должную оценку, и с точки зрения психологического состояния писателя в этот момент, и с точки зрения истории его взаимоотношений с советским руководством, учитывая отказ Горького выполнить волю вождя.

По окончании Конгресса Щербаков и Кольцов предложили ряд мер по укреплению связей писателей с СССР, в частности, ежегодное приглашение Союзом писателей двенадцати иностранных писателей «для ознакомления с СССР», фактически остававшимся terra incognita для европейской общественности. В следующем 1936 г. в СССР побывали главные участники Конгресса с французской стороны: Мальро, Жид, Арагон.

 

 

В день открытия конгресса — на фото (слева направо): Андре Жид, Андре Мальро, Жан Ришар Блок, Леонид Леонов, Илья Эренбург, Марсель Кашен, Марсель Коэн

 

Луи Арагон, Поль Вайян-Кутюрье, Жан Ришар Блок, Андре Мальро. Париж, июнь 1935 года

 

 

[1] Бем А.Л. Похищение Европы. (О Конгрессе писателей в защиту культуры) // Меч. 1935. 8 сентября.

[2] Материалы Конгресса на русском языке опубликованы в кн.: Международный конгресс писателей в защиту культуры. Париж, июнь 1935. Доклады и выступления. Редакция и предисловие И. Луппола. Переводы Э. Триоле. М.: Гос. изд. «Художественная литература», 1936. С. 39–40, 43.

[3] Там же.

[4] Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917–1953. М.: МФД, 2002. С. 254–255.

[5] Носик Б. Кто ты, Майя? // Звезда. 2001. №4. См. также: Ваксберг А. Мадам Ромен Роллан // Литературная газета. 2006. 1-7 ноября. С. 15.

[6] Неавторизованная машинопись. Арх. Г. КГ-П 36-23-14. Это письмо было опубликовано в кн.: Счастье литературы. Государство и писатели. 1925–1938. Документы. М.: Росспэн, 1997. С. 191 и далее.

[7] Автограф хранится в Архиве А.М. Горького ИМЛИ РАН (Арх. Г. ПГ-рл 55-1-35). Опубл. в кн.: Горький и советская печать. Серия «Архив А.М. Горького». Т. X. Кн.1. М.: Наука, 1964. С. 370–371.

[8] Переписка А.М. Горького с зарубежными литераторами. Серия «Архив А.М. Горького». Т. VIII. М., Наука, 1960. С. 353.

[9] Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) – организация, основанная в 1925 г. с целью ознакомления советской общественности с культурными достижениями зарубежных стран и пропаганды советской культуры и искусства за границей, а также с целью осуществления контактов с иностранными деятелями культуры, искусства, литературы, науки. Первым председателем правления стала Ольга Каменева (сестра Л.Д. Троцкого и жена Л.Б. Каменева). ВОКС занимался организацией международных выставок, фестивалей и конкурсов, поездок в СССР зарубежных делегаций, а также отдельных видных деятелей науки и культуры (П. Ланжевена, Р.Роллана, М. Андерсен-Нексе, Р. Тагора и др.). В 1958 г. ВОКС было преобразовано в Союз советских обществ дружбы (ССОД). С 1925 по 1931 гг. Общество располагалось в Москве по адресу: Малая Никитская, дом 6, затем особняк был передан А.М. Горькому, когда он вернулся в СССР. С 1932 по 1954 гг. Общество располагалось по адресу: Большая Грузинская, дом 17. В 1935 г. здесь состоялась встреча Р. Роллана с московской литературной общественностью.

[10] Арх. Г. КГ-коу 3-87-9.

[11] Александр Сергеевич Щербаков (1901–1945) –  советский государственный и партийный деятель, генерал-полковник (1943). Член РКП(б)/ВКП(б) с 1918 года, член ЦК ВКП(б) (1939–1945). Участник гражданской войны, выпускник Института красной профессуры (1930–1932). В 1932–1934 годах зам. зав. Организационно-инструкторским отделом ЦК ВКП(б), в 1934–1935 гг. зам. зав. Отделом культуры и пропаганды ленинизма ЦК ВКП(б). С 1934 г. оргсекретарь Союза писателей СССР (председатель А.М. Горький), куратор Союза писателей по линии ЦК, с 1935 г. по совместительству заведующий Отделом культпросветработы ЦК. В 1936–1937 гг. 2-й секретарь Ленинградского обкома при А.А. Жданове.

[12] Горький М. Полн. собр. соч. Т. 30. М.: ГИХЛ, 1955. С. 389–390.

[13] Власть и художественная интеллигенция... С. 256–257.

[14] РГАСПИ. Ф. 558. Oп. 11. Д. 52. Л. 108; там же, л. 109 – автограф Сталина. Опубл. в кн.: Большая цензура. Писатели и журналисты в стране Советов. 1917–1956. Документы. М.: МФД, 2005. С. 385.

[15] Факт получения Горьким заграничного паспорта упоминает и Б. Фрезинский, давший свою версию работы Парижского конгресса («Международное антифашистское представление в 3-х актах (продюсер И. Сталин)») в монографии «Писатели и советские вожди». М.: Эллис Лак, 2008.

[16] РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 710. Л. 30–34. Опубл. в кн.: Большая цензура. Писатели и журналисты в стране Советов... С. 388.

[17] Там же. С. 387.

[18] Там же. С. 382.