Первый приезд Арагона в СССР:
Вторая международная конференция революционных писателей 6-15 ноября 1930 г. в Харькове и сюрреалисты
(по воспоминаниям Л. Арагона)
Известно, что в конце 1930 года мы с Жоржем Садулем были в России. Мы охотнее поехали в Россию, чем куда-то еще, гораздо охотнее, вот и все, что я могу сказать о причинах нашей поездки. Случайно, связавшись с организаторами Харьковского съезда, мы были приглашены на этот съезд. Нас никто туда не делегировал, и мы никого не представляли. Нас пригласили с чисто совещательным статусом, в голосовании мы не участвовали. Без сомнения, нас пригласили под двойную гарантию, состоящую из коммунистической идеологии и телеграфного ответа на анкету Международного бюро революционной литературы (которой открывается № 1 нашего журнала <«Le Surréalisme au service de la Révolution»>), которые объективно ставят сюрреалистов в мировой авангард революционных писателей. Но нас пригласили главным образом потому, что нас считали источником информации по французским вопросам и, в частности, обо всех механизмах журнала «Монд» и его сотрудников. Когда в «Кри дю пепль» («Cri du Peuple»), становясь на точку зрения, уже высказанную в «Смиренных» («Les Humbles») и в суваринских рецензиях, Магделен Паз находит немыслимым, чтобы я один согласился представлять пролетарских и революционных писателей, я, писатель для снобов и дегенератов, то она могла бы с таким же успехом спросить, почему я согласился представлять Папу Римского. Я не пролетарский писатель, я делал многочисленные заявления по этому поводу. <…> Конечно, я не представлял революционных писателей, но мое мнение о себе отличается от мнения г-жи Паз, соратницы Гаршери.
Наша работа на съезде была такой, какой ей позволили быть, и не более того. На заседании мы выдвинули тезис о возможной организации революционных писателей под контролем партии (организации, о которой в это же время сюрреалисты, не подозревая о том, что происходит в Харькове, заговорили в Париже, и которая могла оказать лишь слабое влияние на действия персонажа, уже осужденного Партией). Эту организацию мы задумали в параллель с организацией рабкоров, то есть элементов рабочего класса, которым необходимо дать слово, чтобы союз революционных писателей и пролетариата был скреплен общей работой революционного характера. В той мере, в которой выражение «пролетарская литература» имеет содержание в стране, где пролетариат является угнетённым классом, мы считали, что первоначальным ядром её, в самом широком, классовом смысле, было или должно было быть конкретное ядро рабкоров. Это никоим образом не означало для нас, что мы намерены наблюдать, как рабкоры превращаются в литераторов, или ограничивать будущее пролетарской литературы. Этот тезис практически противоречил тезису левых писателей, в частности Тристана Реми и Анри Барбюса, враждебно настроенных против создания ассоциации революционных писателей под разными предлогами, но главным образом потому, что такое объединение предполагает контроль партии, чего они боялись. Этот тезис не позволил бы недооценивать революционную роль рабкоров. В конце концов этот тезис противоречил концепции пролетарской литературы во Франции, которая представляла собой настоящий обман, который эти господа совершали ради своей выгоды, Барбюс в течение многих лет (см. «Монд» и исследование по этому вопросу), Реми активно в эти дни со своими аполитичными товарищами из «Нового времени» (Nouvel Age) и при поддержке Виктора Сержа, кандидата г-жи Паз в революционные писатели, чтобы заменить меня в этой роли.
Основной недостаток этой резолюции состоит в том, что она касается на самом деле не интеллектуальной картины Франции, а литературной. Отсюда очень большая путаница, упущения (вся философия, наука) и смешение на литературном уровне ценностей, находящихся где-то в другом месте, с собственно так называемыми литературными группами. Это особенно верно в отношении сюрреализма, который, таким образом, находится в литературе, тогда как должен располагаться вне ее. Эта же ошибка лежит в основе ложного утверждения, что сюрреалисты ищут выхода в литературе через формирование специфического метода творчества. Совершенно очевидно, что это утверждение не соответствует никакому факту, поскольку сюрреалисты всегда отделяли себя от тех среди них, кто утверждал, что считает литературу целью. А что касается конкретного метода творчества, то мы видим то, что претендует на обозначение этого выражения: это так называемое автоматическое письмо, которое рассматривается здесь как литературный метод. Эта ошибка является грубой, и мы ни на секунду не можем предположить, что мы с Садулем когда-либо были связаны с ней.
Параллельно с работой сессии во французской комиссии мы уточнили характеристики сюрреализма, ответили на несколько вопросов об общей ситуации во Франции, а также представили доклад о Monde и его сотрудниках. У нас был только совещательный голос: мы должны также понимать, что две резолюции, отражающие работу комиссии, были составлены без нас и что они отражают лишь отчасти общую ситуацию, о которой нас спрашивали. Резолюция о мире гораздо ближе к высказанной нами точке зрения, чем резолюция об общем положении. Я хочу сначала рассмотреть этот вариант.
Это составляющая непропорциональных сил: с одной стороны, что мы с Садулем могли сказать, с другой стороны, сумма того, что члены комиссии могли по-человечески услышать и что они знали или думали, что знают по этому вопросу: не забудьте, что они написали это без нашего участия. Это интеллектуальная картина Франции, и мы можем отметить, что на этой картине сюрреалисты (те, кто так себя называл в 1930 году) находятся на крайнем левом фланге и они единственные, кто просит, пусть даже с неохотой, всех перечисленных интеллектуалов поддержать действия Коммунистической партии Франции.
Несмотря на это, само собой разумеется, что эта резолюция расходится с точкой зрения Садуля и моей, поскольку она не противопоставляет чисто и просто сюрреализм буржуазным интеллектуалам. Не потому, что мы отрицаем наше буржуазное происхождение, а потому, что диалектическое движение нашего развития уже поставило нас в оппозицию самому этому началу. В этом, собственно говоря, и состоит позиция революционных писателей, которые, если они буржуазного происхождения, выставляют себя, по существу, предателями своего класса происхождения. <…> Сюрреалисты, и никто другой, являются в настоящее время, кроме воинствующих коммунистов, единственными революционными писателями, единственными предателями класса буржуазии, включая Реми, Истрати, Барбюса.
Перевод с французского М.А. Ариас-Вихиль
Ист.: Aragon L. L’Oeuvre poétique. T.2 (1927-1935). Paris: Livre Club Diderot-Messidor, 1989. P. 270-273.
Жорж Садуль (Georges Sadoul; 1904-1967)— французский историк, теоретик и критик кино. Участник движения сюрреализма. В 1932 г. вступил во Французскую компартию. Был главным редактором журнала для молодежи «Mon Camarade», издаваемого ФКП. С 1936 г. отвечал за кинематографический раздел журнала "Regards". До войны регулярно публиковал статьи в газете «Humanité» и периодическом издании «Cahiers du bolchevisme». Участник Сопротивления (вместе с Л. Арагоном), сотрудник газет «Леттр франсез» и «Юманите». В своем военном дневнике он подробно рассказывает о своей фальшивой войне и разгроме 1940 г. Автор фундаментальной книги «Всеобщая история кино» (1946). Профессор Института высшего кинообразования и Института фильмологии Доктор искусствоведения (Институт истории искусств АН СССР, 1956). Садуль был первым генеральным секретарем Французской федерации киноклубов и Международной федерации киноклубов. Его обзоры публиковались в самом авторитетном журнале о кино «Cahiers du Cinéma».